Четвертый протокол - Страница 78

Престон не знал одной детали, потому что Крейг не упомянул о ней, а медсестра просто не видела: перед тем, как выбежать из палаты в коридор, Семенов пытался схватить круглую табачную коробку. Крейг просто сообщил, что пострадавший толкнул его.

В списке личных вещей тоже не было ничего интересного. Числилась круглая табачная коробка с содержимым. А что имелось в виду под «содержимым»? Может быть, махорка?

Престон перебрал в уме возможные версии. Первая: Семенов – тайный агент, которого забросили на территорию Британии, что маловероятно. Он числится в списке экипажа, его отсутствие на судне в момент отплытия в Ленинград могло вызвать подозрение.

Итак, он прибыл в Глазго и покинул судно ночью в четверг. Что он делал в тот поздний час на полпути к Грейт-Вестерн-роуд? Хотел передать посылку через тайник или шел на встречу? Неплохо. А может, взять посылку, чтобы доставить ее в Ленинград? Уже лучше. Но некоторые сомнения мучили Престона.

Зачем с таким отчаянием матрос защищал рюкзак, будто вся жизнь зависела от этого? Он же уже должен был освободиться от того, что доставил.

Если, наоборот, он прибыл забрать груз, но еще не успел этого сделать, то опять возникал все тот же вопрос. Если он забрал груз, то почему никаких интересных документов или вещей при нем не найдено.

И если то, что он должен был передать или забрать, было спрятано в одежде, то зачем ему понадобился рюкзак. Если что-то было зашито в подкладку его куртки или брюк, спрятано в каблуке ботинка, то почему бы не отдать нэдам рюкзак, из-за которого все и началось. Он бы спас свою жизнь, придя на встречу или обратно на корабль (неизвестно куда именно он направлялся) всего с парой синяков.

Престон прокрутил еще несколько вариантов. Возможно, матрос прибыл как курьер для очной встречи с советским агентом, работающим в Британии. Зачем? Чтобы передать устную информацию? Непохоже. Есть более надежные способы это сделать. Получить устный рапорт? То же самое. Встретиться с резидентом, чтобы поменяться с ним местами? Тоже не подходит. Фотография в мореходной книжке была его, Семенова. Если бы он должен был поменяться местами с нелегалом, Москва бы выдала ему вторую платежную книжку с нужной фотографией, чтобы тот, другой, мог взойти на судно как матрос Семенов. И вторая книжка была бы при нем. В крайнем случае зашитая в подкладку… В подкладку чего? В подкладку жакета? Тогда зачем защищать рюкзак? В рюкзак? Ближе к истине. Все дороги ведут к этому проклятому рюкзаку.

Около полуночи он позвонил Кармайклу домой.

– Вы не могли бы заехать за мной в восемь? – спросил Престон, – Я хочу поехать в участок и осмотреть личные вещи погибшего.

* * *

В пятницу утром за завтраком Евгений Карпов спросил свою жену Людмилу:

– Ты сможешь поехать с детьми на дачу сегодня сама?

– Конечно. Ты приедешь после работы?

Он рассеянно кивнул.

– Я опоздаю. Мне нужно повидаться с человеком из ГРУ.

Людмила вздохнула про себя. Она знала, что у него есть маленькая щупленькая секретарша, похожая на куропатку, с квартирой в районе Арбата. Ей это было известно, жены часто сплетничают между собой, а в таком расслоенном обществе, как их, большинство ее подруг были женами офицеров такого же ранга, как и ее муж. Она скрывала от мужа, что знает о его слабости.

Ей было пятьдесят, она была замужем за Карповым уже 28 лет. Это было удачное замужество, если брать в расчет его службу. Она была неплохой хозяйкой. Как и другие жены офицеров ПГУ, она потеряла счет вечерам, которые провела в ожидании, пока муж сидел в шифровальной комнате посольства далеко за рубежом. Она выдерживала бесконечную скуку бесчисленных дипломатических приемов, выдерживала молча, не зная иностранных языков, в то время как ее муж, элегантный и приветливый, довольно свободно болтал по английски, французски и немецки, делая свою работу под прикрытием посольства.

Она потеряла счет неделям, проведенным в одиночестве с маленькими детьми на руках в тесной квартирке, когда он, будучи младшим офицером, был где-то далеко на курсах или на задании стоял в тени у Берлинской стены в ожидании возвращения курьера.

Она испытала и панический страх, когда на заграничной станции один из коллег ее мужа сдался западным властям и контрразведчики в течение нескольких часов мучили ее расспросами об этом человеке и его жене. С сожалением она наблюдала, как жену перебежчика, женщину, с которой она могла быть знакома, а сейчас не рискнула бы даже до нее дотронуться, выводили из самолета. Это – работа, говорил ей муж, стараясь успокоить.

Все это было давно. Теперь ее Женя уже генерал, у них светлая и просторная квартира, прекрасно обустроенная дача в строгом соответствии со вкусами мужа: дерево, ковры – удобно, но чуть грубовато. Их сыновья – их гордость, оба учились в университете: один на врача, другой на физика. Не будет больше страшных посольских квартир, через три года муж уйдет в отставку с почестями и хорошей пенсией. А то, что он встречается с другой женщиной раз в неделю, не оригинально. Может быть, так даже и лучше, чем иметь мужа грубого пьянчугу, как у некоторых, или заштатного майора в забытой богом азиатской республике. И все-таки она вздохнула про себя.

* * *

Здание полицейского участка в Глазго не самое привлекательное в городе. В нем дело о драке и самоубийстве потонуло в рутине других дел.

Дежурный сержант помахал констеблю и провел Кармайкла и Престона внутрь, где открыл комнату, уставленную коробками с вещественными доказательствами различных дел. Он посмотрел на удостоверение Кармайкла без удивления, не удивился он и тому, что Кармайкл с коллегой собрались проверить личные вещи погибшего человека, который оказался иностранным моряком. Сержант знал порядок расследований – полжизни он потратил на них, но он отказался покинуть комнату, пока они открывали коробку и осматривали содержимое.