Четвертый протокол - Страница 69

В 1977 году Прайм ушел из Главного управления государственных коммуникаций. Англичане пронюхали, что где-то была утечка информации, повсюду сновали их ищейки. В 1978 году Карпов вернулся в Лондон, в этот раз он возглавил резидентуру уже в чине полковника. Прайм, уйдя из управления, оставался агентом КГБ. Карпов предупредил его о необходимости быть как можно осторожней. Ни у кого не было ни малейших подозрений о том, чем он занимался в период до 1977 года. Сейчас только сам Прайм мог навредить себе.

«Он был бы сейчас на свободе, если бы держал свои грязные руки подальше от маленьких девочек», – зло подумал Карпов. Он давно знал о его нравственной небезупречности и боялся, что разврат не доведет Прайма до добра. Так и случилось: им заинтересовалась полиция, а он от страха сознался во всем, за что и получил тридцать пять лет тюрьмы по обвинению в шпионаже.

Но в Лондоне его ждала новая удача, которая компенсировала разочарование от провала Прайма. На дипломатическом приеме в 1980 году Карпова представили чиновнику министерства обороны Великобритании. Человек, не расслышав имени Карпова, принял его за британца, и только после нескольких минут вежливого разговора он догадался, что перед ним русский. Когда он понял это, его отношение к собеседнику резко изменилось. За его резкостью и холодностью Карпов различил внутреннее отвращение к нему как к коммунисту и как к русскому.

Это обстоятельство не расстроило его, а заинтриговало. Он узнал, что его собеседника зовут Джордж Беренсон, он ярый антикоммунист и поклонник апартеида в ЮАР. Карпов решил использовать Беренсона для вербовки «под чужим флагом».

В мае 1981 года он вернулся в Москву, возглавил Третий отдел и стал интересоваться просоветски настроенными гражданами ЮАР. Управление «С» сообщило, что у них есть на примете два человека: одного, офицера, звали Герхард, он служил в южноафриканском морском флоте, другого, дипломата, звали Марэ. Марэ только что вернулся в Преторию после трех лет работы в Бонне.

Весной 1983 года, когда Карпов получил звание генерал-майора и был назначен главой управления, контролирующего Марэ, он дал южноафриканцу команду просить о назначении в Лондон в качестве своего последнего места службы. В 1984 году разрешение было получено. Карпов прилетел в Париж, соблюдая глубокую конспирацию, чтобы лично проинструктировать Марэ, которому предстояло работать с Джорджем Беренсоном, и попытаться завербовать его от имени спецслужбы ЮАР.

В феврале 1985 года после смерти Кирпиченко Карпов занял свой нынешний пост, а месяц спустя, в марте, Марэ прислал сообщение, что Беренсон «попался на крючок». В том же месяце в центр поступила первая партия материала от Беренсона, это был материал высшей пробы. С того времени Карпов лично руководил операцией «Марэ-Беренсон». За два года он дважды встречался с Марэ в Европе, подбадривая и воодушевляя его. В тот вечерний час курьер привез последнюю часть материала Беренсона, отправленную Марэ через резидентуру КГБ в Копенгагене.

Время, проведенное в Лондоне с 1978 по 1981 год, принесло и другую удачу. Кроме Прайма и Беренсона, числившимися под кодовыми именами соответственно как Найтсбридж и Хемпстед, появился Челси…

Он уважал Челси настолько, насколько презирал Беренсона и Прайма. В отличие от этих двоих Челси был не агентом, а другом, и занимал довольно высокое положение у себя в стране, как и Карпов, был прагматиком, человеком реальности. Карпов всегда удивлялся западным журналистам, которые считают, что разведчики живут в каком-то фантастическом мире. Для него такими мечтателями всегда были политики, живущие мифами, рожденными собственной же пропагандой.

Офицеры разведки, полагал он, могут ходить по темным улицам, лгать и обманывать, чтобы выполнить свою миссию, но как только они забредают в царство фантазии, что нередко случалось с агентами ЦРУ, они обязательно попадают в переделку.

Челси дважды намекал ему, что, если СССР не изменит свой курс, может случиться ужасная заварушка. Дважды он был прав. Карпов, умевший предупреждать своих людей о предстоящей опасности, пользовался у них большим доверием. Его прогнозы всегда подтверждались.

Он остановился и заставил себя вернуться к конкретной реальности. Борисов прав: не кто иной, как сам Генеральный секретарь разрабатывал свою личную операцию прямо под носом у него, Карпова. КГБ из нее был исключен. Он почувствовал тревогу. Старик не был профессиональным разведчиком, несмотря на то, что руководил КГБ в течение многих лет. Он, Карпов, оказался в подвешенном состоянии, жизненно ему необходимо выяснить, что же происходит на самом деле. Действовать надо осторожно. Очень осторожно.

Он посмотрел на часы – половина двенадцатого, – помахал шоферу, сел в подъехавшую машину и отправился домой, в Москву.

* * *

Барри Бэнкс прибыл в Главное управление секретной службы в понедельник без десяти девять. Сентинел Хаус – большое квадратное и ужасно безвкусное здание на южном берегу Темзы – правительство арендовало у Совета Большого Лондона. Лифты здесь часто ломаются, а на нижних этажах отваливаются керамические плитки мозаики.

Бэнкс предъявил пропуск и прошел сразу наверх. Шеф встретил его в своей обычной манере – сердечно и прямодушно.

– Ты случайно не знаешь парня по имени Джон Престон из МИ-5? – спросил «Си».

– Да, сэр, знаю. Но не очень хорошо. Встречаемся с ним иногда в баре на Гордон-стрит, когда я туда захожу.

– Барри, а он что, возглавляет группу С-1(А)?

– Нет, на прошлой неделе его перевели в С-5(С).